Кому как не мне понять, что такое отец и как плохо может быть без него. К сожалению, мне это известно.
Хочу поделиться своими воспоминаниями и чувствами, как уже девушка взрослая, да что уж там мелочиться – бабушка, слава Б-гу. А почему девушка, а не женщина? Да потому что, как мне казалось, словом «женщина» называют дам крупных, стоящих в 6 утра в длинной очереди за молоком. А приходящий покупатель спрашивает: «Женщина, вы крайняя?» или говорит: «Я вот за этой полной женщиной с родинкой на носу.» Нет, на самом деле я ничего против не имею крупных женщин, и потом я сама не прима-балерина при моем-то росте, но пока буду влезать с мылом в джинсы, пардон, я девушка… (Опять занесло!)
Да! Девочка, девушка, женщина! И в любом возрасте она – дочь, хоть ей и 80. И в любом возрасте мы любимы нашими отцами, и любое наше негодование
– это нож в их сердца. Папы за нас готовы пойти на страшное.
Еще раз повторюсь, что я росла ребенком слабым, плаксивым и нудным. И, как рассказывал папа, мне нельзя было ни в чем отказывать, потому что, если у меня открывался рот, то я заглушала сирену пожарной машины.
Если по своей природе матери способны выдержать плач детей в течение нескольких часов, не реагируя на их слезы, то у моего папы, брови становились домиком, и он говорил: «Хай, Хай, дай ей что она хочет, баччая захр макун (ребенка не расстраивай)». А ведь мы дети знаем, кто поведется на наш плач и расклеится – естественно папа. И поэтому мы плачем возлемамы только в присутствии папы, тем самым убивая двух зайцев: он и нас пожалеет, и маме всыплет.
Папа в любом нашем возрасте – папа. Чуткий, добрый, сердобольный. Хоть и сильный, но очень ра-нимый, и при виде наших слез, у отца тает сердце и сжимаются кулаки.
Но это единственный человек, который отдаст ре-бенку свою печень, и это единственный мужчина, кото-рому ничего от нас ни надо.
Я как-то быстро повзрослела, папа постарел, и я не-вольно стала прокручивать сюжеты его жизни, страш-но сожалея о том, что являлась маленькой, глупенькой девочкой, когда была так нужна ему. Когда он терял близких, болел, терзался в мыслях, плакал, тяжело переживал обиды и предательство друзей – в общем, испытывал все то, чего нельзя пережить без поддержки и понимания собственных детей и близких. Ах, ну почему же я не была такой зрелой и достаточно умной, чтобы подставить свое маленькое, но плечо. Уверена, что я бы смогла облегчить его боль, и раны были бы не такими глубокими. Но, к сожалению, мы созреваем лишь тогда, когда у наших отцов, уже белая голова, до дыр изранен-ное сердце, и непослушное тело.
Наш отец в детстве был строг с нами, скорее, строг в кавычках. За плохие отметки и прогулы не ругал, но всегда заставлял надевать шапку: «Эй, бачча, калле-та пош, шамол мехури.» Ну, мол, шапку одень, а то простудишь голову… Ведь мозг – это неотъемлемая и важнейшая часть еврейского организма. Ну, а на школьные собрания всегда посылал брата Шурика, так как страшно не любил, когда плохо говорят о его детях. Да к тому же, только дядя Шурик мог выдержать и красиво объяснить учителю, что мол, дети талантов – особенные. Ха-ха-ха… Вот за что еще любила папу, так это за то, что он тоже школу не любил, считал нужной разве что для общего кругозора. Он был самоучка и питал любовь к языкам, искусству и культурам других народов.
Как-то раз я принесла домой котенка. Налила ему в миску молока, легла на пол и смотрела, как он его жадно слизывал. Папа увидел, и говорит:
– Бегом отнеси туда, где взяла! Ты разве не знаешь, что от кошек – желтуха, краснуха, понос, золо-туха. И потом они везде гадят, эти кошки. Отнеси, где взяла, я сказал!
А я ему с умным лицом:
– Папа, эта кошка даже по большому не ходит. Он ухмыльнулся и сказал:
– Эх, доченька моя, даже дядя Брежнев ходит по большому! Судя по его ответу, времена шли брежневские. Хотя мне было всего 7 лет, эту фразу запомнила на всю жизнь. Так он мне привил интерес к политике, который с годами погас навсегда.
Я помню, как я грызла папе семечки, складывала их в ладошку, а потом сыпала ему в рот, он меня за это хвалил и целовал в лобик.
Окончив школу, я не знала, кем хочу быть, и мои од-ноклассницы меня убедили идти в швейное училище. А мне было без разницы, хоть в кулинарное. Поскольку я не решила, кем хочу стать, то просто не хотела идти во взрослую жизнь. Ах, как я была права. Родители тоже не интересовались и не владели смежными науками, и че-го-то предложить или направить особо не могли. И пока в нас талант созревал, они на нас давления не оказывали. А может быть, они думали, что на детях талант отдохнул, или вообще попал в кому.
Ну, так нет, вскоре генетический прыщ таланта лопнул, и тут началось. Концерты, записи, поездки. И однажды, после моего выступления в прямом эфире, он с гордостью сказал:
– Люди уже говорят: не «дети Ильяса и Мухаббат», они говорят: «Это родители Раджа и Наргис!» Он по-настоящему гордился. А когда я спрашивала папу, ну, мол, как я выступила, он отвечал, вальяжно закуривая сигарету: «Великолепно баччим!» Для меня это выс-шая оценка.
Я от души благодарна редакторам журналов и газет, что имею возможность печататься, тем самым вновь проживая те бесценные минуты, проведенные с отцом.
И вот последние годы его жизни. Семья, которая постепенно нас отучает от родительского дома – по-видимому, чтобы не была так болезненна разлука. И если повезло с мужем-опекуном, то наши отцы со спокойной душой уходят в мир иной.
Папа мне снится часто, а порой я даже знаю, что он мне приснится. Это может быть в случае плохого настроения, или волнения. И после каждой встречи на «высшем уровне» я, проснувшись, насыщена его духом, его близостью и любовью. Как будто он был рядом… Но ведь он и был рядом, только, чтобы это понять, нужно быть на более высоком духовном уровне. Нужно подняться над суетой, проживать каждый день как последний. Но ведь мы несовершенные существа, и ограниченность способностей нашего сознания мы поймем лишь на обратной стороне занавеса, когда начнем летать, проходить сквозь стену, и читать мысли. Но это уже другая история.
А Б-г, дал нам отцовские черты, неземную отцов-скую любовь, не для того, чтобы потом все отобрать.
Не от жестокости своей Б-г придумал смерть, а лишь потому что Он готовит нам более совершенное, вечное место, под названием Ган Эден – Райский Сад, если конечно мы его заслужим.
Менухато Бе Ган Еден Ильяху Бен Леa !