В одной семье турок-месхитинцев жила 94-лет-няя старушка. Дети отчаянно ухаживали за мате-рью, создавая ей все условия комфорта на закате лет. Двери в доме не закрывались. Большой клан турецкого семейства – дети, внуки, правнуки, соседи
– приходили к старушке получить благословление. Несмотря на преклонный возраст, она была в пол-ном сознании, ничем серьезным не болела, а просто потихоньку догорала от старости.
В комнате, на прикроватной тумбочке, стоял маленький черно-белый телевизор. Если помните, прежде всего сводка новостей и отчет о хлопковой кампании, затем спорт, погода и, в 8:00, концерт. Ста-рушка любила музыку и попросила сына подложить ей подушку под голову, чтобы посмотреть очередной концерт, надев свои очки с бифокальными линзами. На экране появился кудрявый белолицый мужчина с таром. И вдруг, прищурив глаза и указав на экран, старушка закричала:
– Это мой сын, это он, он нашелся! Иббад, разы-щи его, он жив, и я не умру, пока не обниму его.
И уже тише запричитала:
– Наконец-то я смогу спокойно уйти…
Сын с перепугу подумал, что у мамы предсмерт-ный старческий маразм, но стоило ему присмотреть-ся, узрел до боли знакомые черты, кудрявые волосы, брови, нос. Можно было усомнится, но он и на турецком пел.
– Не может этого быть, Б-же… – прошептал Иб-бад. – Это же он, слава Аллаху!
И, благодаря Вс-вышнего, поднял руки к верху. Все в семье с несказанной радостью и слезами обнимают друг друга и бедную старушку, которая больше половины жизни скорбела по сыну, с кото-рым по воле судьбы ей пришлось расстаться. В де-ревне – радость, баранов режут: «У Гульбахор ойти нашелся сын.» Как выяснилось позже, у этой женщины было четверо детей. И одного из них в тяжелые времена голода и разрухи она отдает в приют, чтобы дети не умерли с голоду. А когда дети подросли и попыта-лись найти брата, к тому времени и след того детдо-ма простыл.
Утром братья и сестра снарядились в дорогу. Да, да, именно снарядились, как на войну. Подарки, оде-жда, фотографии, корзины фруктов, дыни, арбузы, лепешки, самса… И поехали в Ташкент на поиски брата.
(«Я бы тоже не отказалась от такого родствен-ника – известный, самодостаточный», – подумала я про себя. Но тут было все гораздо интересней.)
Узнали как-то адрес. А вот теперь самое инте-ресное.
Стук в дверь. Мама посмотрела в глазок:
– Кто там?
– Иббад и Гулли. Ильяс – наш брат. Опачон, от-крывайте. Мама открыла с уверенностью, что люди ошиблись дверью, и, дабы помочь найти адресата, переспросила:
– Кечирасиз, сизга ким керак? (Простите, вам кого?
Гулли отвечает:
– Ильесака бизнинг акам буладилар! (Ильяс наш брат!)
Поскольку мама папиных братьев видела каж-дый день, у нее не было ни грамма сомнения, что эти люди явно ошибаются, и пошла звать папу, недо-вольно говоря себе под нос:
– Да… Когда папа людям воду таскал, чтобы не умереть с голодухи, никто почему-то не хотел быть его родственником, даже чтобы одну луковицу одол-жить, а тут то троюродный брат, то сестра, то бере-менная соседка. Ну, Илюха, ты даешь! Как же тебя все любят!.. Хез, гап зан, меросхоро омадин (Вставай, поговори с ними – наследники приехали). Папа выбегает в подштанниках и с улыбкой, держа руку у груди, приглашает людей зайти в зал:
– Люба, не волнуйся, поставь чай. Потом разбе-ремся, сам ни хрена не понял, – и усмехается, пожи-мая плечами, сомневаясь в верности отца. – Люба я тебе клянусь, что не знаю этих людей.
Папа был редким экземпляром, и магнитом, и связующим звеном для всего авлода. Он знал всех троюродных, сводных, и дальних родственников и никогда не отказывался от родства, всех поддержи-вая и помогая.
Я подозреваю, что он не только не расстроил-ся, что появились новые родственники, а даже об-радовался, что будет возможность обрести новый друзей, блеснуть знаниям тюркских языков, попеть с ними их песни, а он обожал их культуру. А побала-кать на азербайджанском и турецком – это то, что доктор прописал.
Потому что, когда подолгу не практикуешь язы-ки, начинаешь их частично забывать. Гулли и Иббад светятся от радости, глаз от своего «брата» оторвать не могут. И рассказывают папе с мамой всю историю с начала до конца. Папа терпеливо слушал, попутно размышляя, как бы их не обидеть. Ведь козлу понят-но, что это бред: и мама его живет напротив, и носы у них одинаковые. Папа с легкостью мог доказать, что это ошибка, но когда речь зашла о старушке Гульба-хор, о том, что она умирает, папа замер и у него стал влажным лоб. Он просто молча подтвердил, так как продолжать рассказ не имело смысла:
– Да, да, конечно, я все помню, мне больше не нужны доказательства. Где моя мама? Я хочу ее об-нять.
Мама посмотрела на папу обезумевшим взгля-дом.
– Люба, качумай, –- сказал папа. – Я тебе потом все объясню.
Просто наш папа подумал, что ради того, чтобы бедная старушка, потерявшая сына, умерла спокой-но, стоит сыграть весь этот спектакль. И он говорит:
– Хай, Люба, давай прогуляемся на машине до Ферганы, пока нет гастролей, отдохнем, за рыбкой заедем и заоднo старушке скрасим оставшиеся минуты.
Мама согласилась.
И вот папа, мама, Матат Бараев, бабушка Лео, то есть мама Ильяса, а также адвокат Мерик Шама-ев с дочерью Евой, что проживали в самой Фергане, отправляются в город Ташлак, под Ферганой. Один он ехать не решился.
Итак, прибыли! Это надо было снимать на плен-ку. От самых ворот до дома был выстелен красный ковер. Маму с папой встречали, как жениха с невес-той. Море людей толпилось у ворот старушки Гуль-бахор, чтобы взглянуть на а-ля пропавшего сына, а еще на живую Мухаббат Шамаеву, что сделало эту историю более интригующей. Гулли и Иббад сотво-рили прямо-таки истинную свадьбу. Огромный казан плова варится на костре, катлама, шашлыки. Сосе-ди что-то приносят в больших тазах и накрывают столы, чтобы угостить всю деревню. Ну, настоящая свадьба. Мужчины во главе с младшим братом Иб-бадом, режут барана у его ног.
– Вот я влетел! – подумал про себя папа. – Но отступать некуда, да и незачем. Пусть всем будет хорошо!
Иббад, глядя на Матата Бараева, с подозрением спросил:
– Вот… наш Ильяс, например, вырос в детдоме, а вы?
Матат, растерявшись, не знал что ответить, и, недружелюбно взглянув на папу, ответил:
– Да… я тоже вырос в детдоме… с Ильясом, ответил Матат.
А мама шепчет ему в ухо:
– Матат, зачем ты неправду говоришь?
– А что ты хочешь? Чтобы я сказал, что мою маму зовут Зулай и что я бухарских еврей? Мне главное
– ноги свои отсюда унести, а то я, дурак, приехал с вами на свою голову. Домой хочу… к жене и детям. Матат протёр салфеткой запотевший лоб. Радостная новость облетела всю ферганскую долину: «Пропавший сын Гульбахор, да к тому же ещё Ильяс Малаев (что делает это еще интерес-ней), нашелся!»
И вот, как говорится, «свадьба началась». Музы-ка, танцы, поздравления, море еды… Конечно, бед-ная старушка Гульбахор не смогла наблюдать этот праздник, который она ждала так долго, а лишь слу-шала, лежа в своей комнатке и утирая от счастья слезы, голоса выступающих.
И тут папа взял микрофон. Толпа замерла. Папа окинул всех взглядом, и произнес тост на турецком языке, приветствуя и благодаря своих новых родст-венников и гостей за такой прием. Он говорил чисто без акцента, и люди стали переглядываться и кивать головой: мол, да, украли нашего турка, будто так и надо…
А потом взял в руки тар, засучил рукава и на-чал свое выступление. Сначала на узбекском, потом на турецком и азербайджанском. Он не просто го-ворил на их языке, а на диалекте их родных мест, причем так, что я даже начала сомневаться, мой ли это папа на самом деле. А Гулли и Иббад смотрели и гордились, что их брат – известный артист. Но вдруг погас свет. Папа, конечно, растерялся, на секунду подумал, что – провал… Матата прошибло потом, и он поклялся себе, что больше в такие игры не иг-рает. Света не было минут семь. Оказалось, что-то произошло с проводкой – такое бывает. И когда свет включился, все сразу посмотрели на папу, на шее которого, крепко обняв его, повисла маленькая де-вочка – праправнучка Гульбахор. Все зааплодирова-ли и рассмеялись.
А вот не менее важный персонаж этой истории. Ее звали просто Зейнаб. Но это была на самом деле не просто Зейнаб, а местная жрица – красивая тур-чанка лет этак тридцати, естественно не замужем, которая без памяти влюбляется в моего отца. Она являлась дальней родственницей Гулли и Иббада.
Все крутилась возле него, подавала, убирала, или, как говорят в простонародии, «завоёвывала». Ну как было не влюбиться: красивый, талантливый, да еще «турок» – я бы тоже влюбилась! Ну, а так как папа – человек вежливый и добрый, то особо не сопротивлялся и, если ему даже было неинтересно, он никогда не хамил женщине. Ну, а тем более, если она красивая.
Он дал ей понять, что на данный момент женат, и не просто женат, а на Мухаббат Шамаевой, на вся-кий случай.
Он сказал ей:
– Душечка, вы такая молодая и красивая, что сможете осчастливить хорошего человека. К тому же, я человек женатый, у меня куча детей, правда.
Но женщина была настойчива и отступать не со-биралась. Она была уверена, что завоюет его сер-дце своей красотой. Попросила Еву помочь ей в этом деле, поскольку, по закону шариата, она имеет право и согласна быть его второй женой. Но Ева поняла, что баба ослеплена и может испортить всю малину. Ей пришлось рассказать всю правду. Что Ильяс на самом деле рожден от матери-еврейки, а по нашим законам, многоженство карается законом. Ну, естественно, Зей-наб не поверила ее словам, или не хотела верить, про-должая тактику завоевания. Но, не чувствуя взаимно-сти, медленно сбавляла обороты. Вроде отступила, а то я боялась, что начнется перестрелка.
И после того как родство как бы подтвердилось, началось! Двери в нашем доме не закрываются, ту-рецкие родственники по очереди приезжают пови-даться с некогда пропавшим сыном старушки Гуль-бахор. Они гостили у нас по 3 – 4 человека, сменяя друг друга, варили, убирали, задаривали нас подар-ками и ходили с нами везде, как телохранители. А когда папа заболел гриппом, это надо было видеть как «сестра» Гулли сидела возле его кровати и всю ночь, не сводя с него глаз, протирала пот на его лице.
На самом-то деле, этим чутким людям ничего от нас не надо было, просто они были счастливы, что брат нашелся. Можно ли было лишать тех добрых людей кусочка счастья! Они над нами дышали.
С возникшей ситуацией наша семья почти сми-рилась. Правда, моя бабушка, то есть настоящая мама «турецко-поданного», не сдерживалась и пря-мо в их присутствии выкрикивала по-бухарски:
– Ман зоям, сина тиям, калон кунам. Кори осон! (я рожай, воспитывай, расти – и вот на тебе!). Однажды сидим за ужином: моя бабушка, Гулли, Иббад, и вся наша семья. И когда бабушка отошла от стола, я решилась спросить Гулли, так как мы с ней очень подружились, если не сказать больше:
– Ты действительно считаешь Ильяса своим братом, даже после того, как ты 5 минут назад сидела за одним столом с его матерью?
Она, ни на минуту не задумываясь, широко улыб-нувшись и крепко прижав открытую ладонь к груди, ответила:
– Нееееееет… Ильяс – наш брат.
– Ну, ваш – так ваш…
И вот – 1989 год. В Фергане началась резня. Многих турок убили, в том числе и родственников старушки Гульбахор, некоторым удалось бежать. Восемь человек приехали к нам с просьбой спрятать их и помочь перебраться в Россию.
Некоторое время они побыли у нас. Папа помог им покинуть пределы республики.
Вы скажете, что это выдумка? Я ведь умышлен-но указала имена людей которые являлись живыми свидетелями происходящего. И мы до сих пор дер-жим связь с нашими турецкими братьями на «Одно-классниках», Фэйсбуке и по телефону.
Большинство из них убежали в Турцию, а кто-то в Россию.
Совсем недавно я говорила по телефону с сыном Гулли – Мухаммадом, и он сказал, что его мать скончалась, незадолго до смерти папы. Умирая, она бредила именем своего любимого брата Ильяса. А Иббад по сей день живет в Анкаре.
Ну, вот и все. Как сказал царь Соломон, «всё пройдет», и плохое и, тем более, хорошее. И если вспоминать какие-то моменты своей жизни, так уж лучше со смехом, а со слезами само получится. Вот так и вся наша жизнь состоит из маленьких эпизо-дов, то смешных то грустных. А растрачивать свою жизнь на обидные воспоминания – уж слишком ко-ротка она для этого. И не бойтесь дарить свою лю-бовь людям, ведь любовь – она бесконечна, как Вселенная, которую создал Всeвышний!